Глава 4. Процесс, а не результат
Миура Хару любила детей, сладкое, шумные вечеринки, делать что-нибудь своими руками – готовить, шить, собирать модели, рисовать. Она занималась художественной гимнастикой, была членом театрального кружка, обожала ездить на соревнования и выступать перед публикой. Всё, что угодно, лишь бы как можно больше времени проводить не в одиночестве. У Хару не было ни младших братиков и сестричек, с которыми она могла бы часами играть и заниматься. У неё даже не было друзей, которые пригласили бы её на те самые большие и шумные вечеринки, которые она так любила. У Миуры был только любимый папочка, которого она старалась не огорчать, и больше никого.
Какое-то время она пыталась убедить себя, что больше ей никто и не нужен, раз в месяц объедалась пирожными из любимой кондитерской и продолжала жизнерадостно улыбаться. А ещё она, наивно и по-детски, верила в чудо, верила, что однажды всё будет – и дети, свои и чужие, и вечеринки, и сшить для кого-нибудь то, что он или она будут с радостью носить. И много-много вкусной еды, которую надо приготовить на всю компанию.
Окружающие говорили, что она «со странностями», крутили пальцами у висков, одноклассники без зазрения совести вешали на неё подготовку к фестивалю, сами ничего делать не хотели, а потом ещё и высказывали претензии. Её хвалили учителя, она ездила на олимпиады, выступала за школу на спортивных соревнованиях, но дружбы с ровесниками это почему-то не приносило. Люди не любят тех, кто от них отличается, а дети порой бывают весьма жестоки, даже не понимая того.
Но однажды, Хару решила, что жать у моря погоды просто бессмысленно. Да, конечно «Сиди спокойно на берегу реки, и мимо проплывёт труп твоего врага», но просто сидеть и ждать перемен она не могла – слишком уж деятельная натура. Она решила начать с чего-нибудь, что выглядело попроще – подружиться с малышом, каждое утро проходящим по её забору. Он всегда такой уморительно-серьёзный, в шляпе и костюме, начищенных ботинках, важно вышагивает, гордо задрав остренький нос, просто прелесть! И имя у него милое – Реборн-тян. Ей хотелось взять его на ручки, прижать к себе и обнять, потом можно было бы погулять с ним, или поиграть во что-нибудь, что он любит. Это должно быть будет очень мило, учитывая, как по-взрослому он себя ведёт.
Поэтому, ясным солнечным утром она запрыгнула на узенький заборчик и, балансируя руками, как при выполнении упражнений на бревне, пошла навстречу ребёнку. Ведь, если она хочет с ним подружиться, будет правильней находиться с ним в одном положении. К тому же она так давно не ходила по заборам, что даже забыла, как это весело!
Реборн, как и всегда, шёл важно и степенно, рядом с ним, не на заборе, конечно, а по тротуару, шёл парень, ровесник Миуры, отчаянно зевая и прикрывая рот ладонью. Каждый раз, когда она видит его по утрам, он какой-то помятый и не выспавшийся, хотя как-то раз, когда ей пришлось выйти в школу чуть ли ни на час раньше обычного, чтобы проверить, всё ли готово к спектаклю, она видела, что он бегает по утрам. На парня она решила не обращать внимания, всё равно он над ней только посмеётся, если что, поэтому смотрела только на малыша.
— Привет, — сказала Миура, остановившись напротив ребёнка. Ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на неё, широкополая шляпа сползал на затылок.
— Чаос, — ответил Реборн, что именно это должно было означать, девушка не очень поняла, но решила счесть это приветствием.
— Меня зовут Миура Хару, — представилась она, не очень понимая, что надо говорить и делать, чтобы подружиться.
— Я знаю тебя, ты живёшь в этом доме, да? — поинтересовался мальчик, показывая на её дом. Тот факт, что он знает о ней, а значит, замечал её раньше, ужасно растрогал Хару, да так, что она отчаянно покраснела.
— Давай дружить? — предложила она, отчаянно борясь со смущением.
— Хорошо, — легко согласился Реборн.
Девушка так обрадовалась, что не удержала равновесие на узеньком заборе, но успела превратить падение в изящный соскок, которым завершаются упражнения, сопроводив это действие любимым возгласом.
— Может это слишком неожиданно, но можешь меня обнять? — спросила она ребёнка, всё ещё не справляясь со смущением. Сердце отчаянно колотилось в груди, Хару до ужаса боялась быть отвергнутой, как будто речь шла о первой любви, а не о дружбе с маленьким ребёнком.
— Я не позволю тебе так легко ко мне прикоснуться, — отрицательно качнул головой Реборн и поправил шляпу. Миура посмотрела не него совершенно растерянно, не понимая причин подобного ответа. Что-нибудь вроде «Нет, не хочу» было бы пусть и обидно, но больше похоже на поведение ребёнка, а тут такая громоздкая конструкция.
— Потому, что я киллер! — закончил малыш, доставая откуда-то непропорционально большой для него пистолет. Парень, который всё время их разговора просто простоял рядом, никак не комментируя происходящее, хотя и косился на неё с некоторым удивлением, не выдержал, и воскликнул:
— Эй, Реборн! Не стоит говорить такие вещи посреди дня!
Хару в негодовании залепила ему пощёчину, срывая своё недовольство на парне, которого полагала виновным в таком поведении ребёнка. Ей было больно и обидно, так пусть же не только ей! В ответ он только недоумённо похлопал круглыми от удивления глазами.
— Ты урод! Чему ты его учишь, техникам убийства? — негодовала девушка, специально накручивая себя, чтобы унять неловкость. Несмотря на всю её агрессию, он не злился в ответ, не начал ругаться или обзывать её, что постоянно делали другие мальчишки. Он не выглядел забитым или испуганным, как маменькин сыночек, он был удивлён, но где-то внутри совершенно спокоен.
— Что? — недоумённо переспросил он.
— Дети, это невинные маленькие ангелочки, а ты собрался уничтожить эту чистоту своей прогнившей сущностью?! — Миура распалялась всё больше и больше – ей так хотелось кого-нибудь защитить, оградить от сурового мира, в котором они все живут.
— Думаю, ты что-то не так поняла, — возразил он, и, чуть насмешливо, будто сама мысль о чём-то подобном казалась ему совершенно неестественной, продолжил. — Ничему я его не учил!
— Да ты лжёшь! — не могла успокоиться Хару. — Ты же старший брат Реборна, да? Я часто вижу вас вместе.
— Да не братья мы! — уже несколько раздражённо сказал он, будто ему надоело постоянно говорить одно и то же.
— Тогда ты ещё больший придурок – портить чужого ребёнка! — не обращая никакого внимания на его возражения продолжала ругаться девушка, выплёскивая весь накопившийся негатив. — Слушай сюда, ты больше не увидишь Реборн-тяна! Ты на него плохо влияешь!
Она притянула его к себе за галстук, впервые оказываясь так близко к парню, она думала, что это будет неприятно, но почему-то ничего такого не почувствовала. От него сладко пахло какой-то выпечкой, а от встрёпанных, всё ещё чуть влажных после душа волос резковато ментолом или мятой, наверное, шампунем. Она даже немного смутилась.
— Так не получится, — возразил Реборн, отвлекая девушку от странных мыслей.
— Э? — Хару удивлённо посмотрела на малыша, решившего зачем-то вмешаться в ссору.
— Ага, давай объясняй, — сказал парень, отстраняясь от Миуры, а потом добавил с некоторой обидой: — И вообще, почему меня ударили?!
— Моя задача сделать из Тсуны десятого босса мафиозной семьи. Я не могу уйти, пока он им не станет, — абсолютно невозмутимо, как будто что-то само собой разумеющееся сказал Реборн.
— Что ещё за мафия? — Хару снова вскипела праведным негодованием. — Это слишком даже для такого хулиганья, как ты! Ты ещё и ограничил свободу Реборн-тяна!
Она замахнулась, и попыталась ударить его в челюсть, как учил отец, говоря, что пусть она и девочка, но должна уметь постоять за себя, но Тсуна совсем чуть-чуть сдвинулся в сторону, пропуская её кулак мимо, а для верности ещё и выставил блок. Его взгляд внезапно изменился, из удивлённого резко становясь серьёзным. Миура ожидала, что он разозлится и ударит её в ответ и даже испугалась, поняв, что перегнула палку, но он просто смотрел на неё, ожидая, что она предпримет дальше.
— Послушай, — вздохнув, начал парень, но Хару, пусть и несколько успокоившись, не хотела ничего слушать. Она решила, что стоит ненадолго отложить обнимашки с милым ребёнком, сперва она должна защитить Реборн-тяна от этого Тсуны! Она на прощание помахала малышу и побежала в школу. Утро было безнадёжно испорчено.
Весь день она не могла выкинуть утреннее происшествие из головы, снова и снова возвращаясь к нему мыслями. Вечером она даже следила за их домом, что было на неё совершенно не похоже. Сидела в кустах и ждала, когда же появится Реборн-тян, желательно без этого парня, а то он наверняка ничего не может сказать при нём.
Они появились, когда уже почти стемнело, вдвоём, что Хару абсолютно не понравилось. Футболка Тсуны была совершенно мокрой от пота, мокрые волосы прилипли к вискам, он медленно шёл, шаркая подошвами и загребая пыль, а на его плечах сидел Реборн, облокотившись ему на голову и что-то рассказывал. Казалось бы, такая умилительная сцена – усталый парень тащит младшего братика домой, но Миура разозлилась – как же, чужого ребёнка буквально не отпускает от себя, не думая, что она сама тоже Реборну не родственница, но считает себя вправе вмешиваться в его жизнь.
— Подожди немного, Реборн-тян, Хару тебя спасёт, — пробормотала она, наблюдая за домом.
— Мы с тобой сходимся во мнении, — раздался голос у неё над ухом, и кто-то ухватил её за воротник, буквально волоча за собой подальше от дома семьи Савада. Это оказалась симпатичная девушка, которая так и тащила Миуру за собой до ближайшей ятай[1].
Они удобно устроились на лавочке, Бьянки – так звали девушку – налила себе чего-то явно алкогольного. Они легко нашли общий язык, несмотря на разницу в возрасте.
— Ого. Раз ты тоже хочешь спасти Реборн-тяна, получается, что мы сообщницы, онее-сан, — довольно заметила Хару, для неё это было что-то новое и удивительное, делать что-то вместе, пусть даже это поесть вместе оден и поговорить о чужом ребёнке. — Реборн такая милашка, да?
— Ага, он великолепен, — счастливо вздохнула Бьянки, подперев голову рукой.
— Но этот тип, Тсуна, заставляет его играть в киллеров и мафию! — завела свою любимую теперь тему Миура, ведь если эта девушка ей поможет, то всё будет гораздо проще.
— Реборн лучший киллер, — выражение лица девушки стало мечтательным, на щёках появился румянец. — Ах, никогда не смогу забыть наши миссии.
— Боже, что ты такое говоришь, онее-сан? — растерялась Хару, с удивлением смотря на новую подругу. Бьянки поднесла ко рту стакан и допила всё одним глотком, на её глазах выступили слёзы.
— Онее-сан, неужели то, что ты сейчас сказала... правда? — растеряно произнесла Миура.
Я проводил Хару взглядом, пытаясь вспомнить, как же так вышло, что эта девушка захочет выйти замуж за Тсуну, может быть, он в этой ситуации вёл себя иначе?
— А вы хорошо поладили, — насмешливо заметил Реборн. — Прямо как муж и жена.
— Которые находятся на грани развода, — закончил я за него. Нет, Миура Хару была симпатичной и не вызывала у меня неприятных ассоциаций, как Сасагава. Возможно, излишне... энергичная особа, но так может быть даже интересней. В прошлой жизни мне таких не встречалось, за исключением, пожалуй, сеструхи, и временами, мне было даже жаль её парней. Очень редко.
Дальше всё было как обычно, хотя я ожидал, что Хару выкинет какой-нибудь эксцентричный номер, но всё было спокойно, насколько вообще может быть спокойно в обществе Реборна. На следующий день я уже практически выкинул происшествие из головы, но не тут-то было.
Сначала мне показалось, что у меня уже от жары начались слуховые галлюцинации – я спокойно шёл в школу, изнывая от жары, но внезапно услышал позади себя какой-то грохот и лязг. Обернувшись, я совершенно охренел – это была Миура, вооружившаяся клюшкой, видимо, в качестве нагинаты[2], в доспехах для кендо поверх розового спортивного костюма и со шлемом, тоже розовым, в руках.
— Доброе утро, — провозгласило это неземное видение.
— Что ты такое? — не выдержал я, отчаянно борясь с нервным тиком. Интересно, такое поведение вообще нормально?
— Я Хару, которая не могла уснуть всю ночь, так как слишком много думала, — заявила девушка.
— Ты всегда так выряжаешься, когда не высыпаешься? — удивился я. Может быть, это какой-то местный обычай, а я не в курсе?
— Вовсе нет! Я же не дура! — раздражённо заявила она, хотя я в ответ посмотрел на неё несколько скептически. Человек, добровольно натянувший на себя всё это безобразие в такую жару, вызывает сомнения относительно его психического здоровья.
— Если Реборн на самом деле киллер, то я думаю, что тот, кому суждено стать настоящим мафиозным боссом, очень силён, Тсуна-сан, — продолжила она. Я окончательно офигел от всего происходящего – если она сейчас предложит подраться, чтобы испытать мою силу, то это будет уже плагиат.
— Если ты действительно сильный, я поверю Реборн-тяну, и больше не буду лезть в его жизнь, — сказала Миура, натягивая шлем. — Пожалуйста, сразись со мной!
Ну, неужели нельзя обойтись без этого пафоса, высокопарных фраз и бессмысленных жестов, подумал я, уворачиваясь от её ударов. Здесь все какие-то ненормальные, может быть, Хагакуре перечитали – «Исполнись решимости и действуй», мы же в Японии, наверное, это нормально.
Девушка махала клюшкой, я уклонялся, вот так весело мы прыгали по мосту через канал – я ждал, пока она успокоиться, а чего добивалась Миура – мне лично было не понятно. Наверное, так бы ещё долго продолжалось, если бы эту сцену не увидел Гокудера и, не став разбираться, кто именно нападает на его босса, метнулся ей наперерез, прикрывая меня собой, и швырнул в неё динамитом. Нет, мне было приятно, что кого-то настолько волнует моё благополучие, и в некоторых ситуациях действительно надо сначала стрелять, а потом думать, но что если девушка пострадала?
— Чёрт, она упала в воду! — перепугался я, увидев, что Хару, где-то потеряв свой шлем, оказалась в канале.
— Теперь вы в безопасности, — счастливо улыбнулся Гокудера, смотря на меня и совершенно игнорируя девушку. — Кто это вообще был?
Я перегнулся через ограждение и посмотрел вниз: кажется, её доспехи были слишком тяжёлые – она никак не могла выплыть, барахтаясь на одном месте.
— Спасите! — истошно закричала она, отплёвываясь и с трудом удерживаясь на плаву.
— Плохо дело, надо её вытащить, — сказал я, стягивая ботинки и рубашку. Немного поплавать в жару, иметь законные причины не явиться хотя бы на первые уроки, сделать доброе дело: три в одном. Интересно, Тсуна умеет плавать? Эта мысль заставила меня немного притормозить.
Гокудера издал какой-то скептический звук, разглядывая тонущую девушку, кажется, он считал, что она получила по заслугам, и привлекать его к спасательным работам было дольше, чем прыгнуть самому и будь что будет. Заметив, как я замялся, не решаясь перебраться через ограждение, Реборн решил все мои сомнения самым радикальным способом – просто взял и выстрелил в меня.
К этому совершенно невозможно привыкнуть, и к безжизненному холоду небытия, и к безумной силе, находящей выход в мир посредством твоего тела. Но, если пуля снимает внешние ограничения, то получается, что все мы жалкие калеки, вечно слепые, глухие и ничего не чувствующие. Вместе с Пламенем приходит невероятно чёткое осознание окружающего мира, не только собственные чувства сияют переливчатыми красками, но и эмоции окружающих – страх Хару, заинтересованность Реборна и зарождающаяся ревность Гокудеры.
— Я спасу Хару! — выкрикнул я, не в силах держать ни слова при себе, прыгнул в канал, подхватил её на руки, вздымая кучу брызг. — Держись за меня!
Но она то ли была слишком шокирована происходящим, то ли уже наглоталась воды, но мне пришлось плыть на спине, удерживая её голову над водой, потому что уцепиться мне за плечи у неё не получилось. Времени действия пули мне с лихвой хватило на то, чтобы вытащить её на берег, мне даже пришлось долго подпрыгивать, бегать туда-сюда, чтобы хоть как-то унять дикую жажду деятельности.
Кое-как отдышавшись и даже вытершись полотенцем, неизвестно откуда вытащенным Реборном, Миура бурно принялась меня благодарить, на что Гокудера ответил ей:
— Пресвятая Дева Мария! Ты хоть иногда думай, прежде чем что-то делать. Если что-то случится с Джудайме, я тебя с лица земли сотру.
Но, судя по тому, что Хару даже не покосилась в его сторону, его красноречие пропало втуне.
— «Я спасу Хару! Держись за меня!» Я думала, что такое можно услышать только в кино! — восторженно воскликнула она и посмотрела пристально, восторженно, что мне даже захотелось спрятаться. Почему-то пылающий преданностью Гокудера не вызывал у меня таких чувств, а простая девчонка заставила поёжиться. В отличие от него, она даже не сожалела о том, что сделала, ничуть не раскаивалась в своих предположениях и поступках. Как будто повернули рубильник, и гнев стал любовью.
— Ты меня смущаешь! — я попытался её утихомирить, но это всё равно, что пытаться высечь море – бессмысленно и бесполезно.
— Твой прыжок был прекрасен! — продолжила Миура, игнорируя любые попытки что-то сказать. — Моё сердце так стучит, кажется, я влюбилась в тебя, Тсуна-сан.
Честное слово, впервые в жизни, точнее, в обеих жизнях, я не рад такому признанию. Этот бешеный электровеник сведёт меня в могилу раньше, чем повзрослеет настолько, чтобы из наших отношений вышло что-то путное!
— Если моя память не изменяет мне со склерозом, тебе ведь Реборн нравился, — осторожно поинтересовался я.
— Теперь мне хочется, чтобы меня обнял ты, Тсуна-сан, — возразила она, бросаясь ко мне и размахивая полотенцем. За него, конечно, спасибо, но от обнимашек лучше бы воздержаться.
Несмотря на то, что начались летние каникулы, мне периодически приходилось ходить в школу – слишком уж долго Тсуна получал минимальные баллы. Даже неплохие итоговые оценки за семестровые тесты не смогли полностью исправить ситуацию. Японский язык, история и география не дотягивали до среднего уровня, приходилось заниматься дополнительно. Таких лохов в нашем классе было не много, я хорошо знал только Ямамото, с остальными даже знаком толком не был, то есть, Тсуна-то был, а вот я ни с кем не общался, кроме одного парня из команды по волейболу.
В такую хорошую погоду хотелось купаться, пить коктейли со льдом, любоваться на девушек в бикини и парней в обтягивающих плавках, но не судьба. Приходилось просиживать задницы в классе, заучивая кандзи и разбирая отрывки из классических произведений. Радовало только то, что сегодня к моему приходу мама обещала приготовить домашнее мороженое. Моя, та, которая осталась в прошлой жизни, иногда делала фруктовый лёд, интересно, какое мороженое будет готовить Нана?
Получив очередное домашнее задание: «не засчитаю, если допустите хоть малейшую ошибку» – осчастливила нас учительница, я с некоторым недоумением смотрел на свой листок.
«Так или этак —
Как ни поступишь, всегда
Попадёшь впросак.
Что же делать? Одно обретаешь,
А с другим расстаёшься, увы…»[3]
Очень уместные стихи, вот только, если я начну подробно разбирать эти строки применительно к собственной жизни, мне не только не видать приемлемых баллов по литературе, но и в психушку попасть могу.
— Слушай, Тсуна, — подошёл ко мне Ямамото. — Я совершенно ничего не понимаю в этом, может быть, позанимаемся вместе?
Он помахал передо мной листком со своими заданиями и улыбнулся, он всегда улыбался, но это почти никогда не соответствовало его настоящим чувствам – сейчас ему было грустно и одиноко. Во время учёбы он всегда мог пообщаться с одноклассниками, с товарищами по команде или пойти на свидание с какой-нибудь девчонкой, а сейчас большинство разъехались на отдых. Ямамото не любил оставаться в одиночестве, кроме как на стадионе, а всё время, которое он не посвящал тренировкам, ему были нужны люди рядом, иначе он начинал думать о чём-то очень неприятном.
Я совершенно не был против его компании и согласился, как-никак, одна голова хорошо, а две – лучше. Да и Гокудера должен зайти, он конечно, как и я, больше по точным наукам, но вдруг что подскажет? Получил же он как-то проходной балл? Или это только от того, что японский он знает "целиком", как я теперь итальянский, и не ошибся ни с одним кандзи?
Я привык, что родной язык не вызывает ни малейших проблем, наверное, это от того, что я всегда много читал и память у меня хорошая. Правил я никогда не учил, но писал грамотно, хотя учитель японского говорил нам, что его ученик-японец, изучающий русский, утверждает, что это самый сложный язык. Тсуна же предпочитал книгам видеоигры и его «словарный запас» оставлял желать лучшего.
Когда ребята пришли, мама как раз закончила с мороженным – это было что-то фруктовое, не совсем лёд, но близко к тому, мы с удовольствием съели и его, и суши, которые принёс Ямамото, и только после этого начали заниматься. Причём, начали с физики и математики, задания по которым притащил спортсмен, мотивировав это тем, что мы эти тесты сдали, а значит, можем ему помочь. Гокудера, конечно, снова начал возмущаться, но я смог его успокоить.
Несчастную литературу мы оставили на потом, как-то она не вызывала у нас воодушевления, не в том смысле, что мне не нравились стихи, скорее, мне не нравилось то, что нужно долго и нудно анализировать нечто настолько субъективное. Одни и те же строки могут вызывать у каждого совершенно различные чувства. А тут, понимаешь ли, нам ещё и своё что-нибудь сочинить надо. Мне вспоминался пассаж о «ветке клёккуры»[4], и я тяжко вздохнул. Такое учитель вряд ли оценит.
Кое-как написав разбор, стараясь избегать опасных тем, я посмотрел на Гокудеру, который что-то чиркал в тетради, прикрывшись учебником, и не смог побороться любопытство:
— Гокудера-кун, а что ты пишешь? Тебе же никакого задания не давали?
Он почему-то смутился и сказал, что сейчас закончит, дописал ещё одну строчку, тщательно закалякал все предыдущие варианты и протянул мне тетрадь.
«Где в целом мире
Тот уголок, что своим
Могу я назвать?
Где приют обрету в скитаньях,
Там и будет мой дом…»
Это было настолько удивительно, я никогда бы не подумал, что Гокудера – резкий, жёсткий – может писать стихи, я вдруг явственно увидел, насколько он ранимый, как он не уверен, как боится быть слабым. Всего в нескольких строчках было столько боли и надежды, что стало тяжело дышать. Ямамото было перегнулся через стол, посмотреть, что меня так удивило, но я быстро перевернул тетрадь стихами к столешнице, так что увидел он только какие-то безумные уравнения с предыдущей страницы.
— Это личное, — немного неуверенно сказал я ему, а потом повернулся к Гокудере. — Я попробую ответить.
Никогда прежде я не был серьёзен, сочиняя стихи, но тут слова сложились сами собой:
«Урагану приют небо даст,
Глоток чистого воздуха.
Ринешься в бой,
Только чтобы вернуться
Домой с победою»[5]
Я не был уверен, что мне удалось передать то, что я имел в виду, то, что ещё не произошло, что хотел бы предотвратить. Надеюсь, он поймёт, или хотя бы запомнит, чтобы понять потом.
Гокудера сложил листок со стихотворением и положил в нагрудный карман рубашки, выглядел он смущённым, но сосредоточенным, видимо, пытался разобраться, так ли он меня понял.
— Давайте всё-таки с этим закончим, — отвлёк нас Ямамото, потрясая своим листком с заданиями. — О весне и цветочках я порассуждал, о бренности жизни и тщетности бытия тоже. Осталось только написать стихи.
— За которые придётся отвечать перед учителем, — закончил я, поморщившись. — Тут нужно что-нибудь простое, банальное, чтобы легко было понять, что имелось в виду. Потому как если напишем что-то всерьёз, Томонори-сенсей нас со свету сживёт, разбирая «это» перед всем классом.
Тут дверь внезапно отворилась, и я увидел Хару с Реборном и огромным подносом в руках.
— Я слышала, вы воюете с домашними заданиями, — сказала она. — Поэтому решила немного разрядить обстановку.
Это было довольно мило, но есть что-то настолько горячее в такую жару было просто невыносимо, она сама чуть не падала в обмоток от поднимающегося над мисками пара. Уж лучше бы она взяла у Наны остатки мороженого. Я посмотрел на поднос несколько скептически, пытаясь понять, каким образом тепловой удар поможет разрядить обстановку, но Реборн недовольно заявил мне:
— Мафиозо должен хорошо относиться к женщинам, особенно, к тем, кто испытывает к нему какие-то чувства.
— Вообще-то, — справедливо заметил я. — Сначала ей нравился ты.
— А я к ней хорошо отношусь, — невозмутимо ответил он. Хару же, не видя энтузиазма с нашей стороны, поплелась со своим подносом обратно.
— А ты популярен, Тсуна, — заметил Ямамото. — Где ты познакомился с девчонкой из такой хорошей школы?
Я посмотрел на него с немым вопросом, не совсем понимая, что он имеет в виду.
— На ней форма школы Мидори, — сказал он, поняв, что я не в курсе. — Это одна из самых престижных женских школ, в неё очень сложно попасть.
— Выходит, Хару умная? — сказал я, вынашивал коварный план попросить её написать эти чёртовы стихи вместо нас.
— Эта чудачка-то? — скривился Гокудера, хотя ему, кажется, просто было неприятно знать, что эта девушка пришла ко мне вот так запросто, поскольку откровенно недолюбливал Хару после того случая на мосту.
Хару со своим подносом обнаружилась прямо за дверью, будто подслушивала. Когда же я попросил её помочь нам с заданием по литературе, она с радостью согласилась. Проверила наши сочинения, сказав, что написанное нами банально, но правильно, а вот со стихами возникли проблемы – у Хару они получались слишком уж женскими, сразу видно, что ни я, ни Ямамото такого бы не написали:
«Коли так суждено,
То лучше скажи мне прямо,
Что тебе не мила я.
Зачем же смотреть нам в стороны,
Как концам одного шнурка?»
Выдала она очередной свой шедевр к концу проведённого вместе часа. Я понял, что с этим надо что-то делать и, кажется, придётся писать самому, пусть даже о шуршащих по татами пятках, лишь бы хоть что-то. А тут ещё и Ламбо объявился, переключая внимание Миуры на себя.
— Если ты припёрлась только чтобы отвлекать нас, то проваливай! — не выдержал Гокудера, глядя, как она нянчится с ребёнком.
— Да ладно вам, это всего лишь задание для средней школы, — примирительно сказал Ямамото. — Давайте просто попросим кого-нибудь взрослого.
— О, я знаю одну взрослую, которая согласится нам помочь! — радостно заявила Хару. — Мы как-то ходили поесть оден. Она просто замечательная и любит готовить.
— Ну просто женщина-мечта, — недовольно проворчал Гокудера, и тут мы услышали, как Миура, дождавшись ответа на звонок, здоровается со своей собеседницей – «Привет, Бьянки-сан».
— Только не Бьянки! — воскликнул Гокудера, пытаясь отобрать у Хару мобильник. Чёрт, а ведь мы были уверены, что она куда-то уехала «на каникулы», как она сама сказала, она ещё говорила, что из-за того, что в Японии учебный год начинается не в сентябре у неё куча времени, чтобы попутешествовать, прежде чем в марте поступить в университет. Но, судя по тому, что звонок в дверь раздался почти сразу же после того, как Хару закончила разговор, она была где-то неподалёку.
Гокудера понёсся вниз, перепрыгивая через три ступеньки, чтобы успеть захлопнуты перед ней дверь. Запереть-то он её успел, но тут же сполз на пол, держась за живот, видимо, всё же успел увидеть свою сестру. Потом Бьянки расплавила замок какими-то пирожками, потом я вместе с Ямамото тащил Гокудеру на верх, уложил на свою кровать, и уселся рядом, загораживая ему Бьянки. С этим надо было что-то делать, например, уговорить девушку носить мотоциклетные очки, которые она часто надевала при езде на велосипеде.
Услышав, что нам нужно сочинить стихи, Бьянки с готовностью предложила свой вариант:
«Я знаю: придёт
Сегодня ко мне любимый.
Не зря ведь в углу
Плетёт свою паутину
Паучок — маленький крабик»[6]
Ямамото хихикнул и заметил, что хоть в этих строчках и нет отсылки на пол автора, но ему нравятся только девушки, так что жаль, но и эти стихи не подходят. Я решил не вызывать лишних вопросов и тоже отказался. Хару предложила позвонить своему отцу, если уж нам так нужны «мужские» стихи, все радостно согласились и принялись ждать. Но в итоге оказалось, что хоть профессор математики и может долго и с удовольствием цитировать стихи, но не способен сочинить что-то сам и покаялся в том, что на уроках литературы получал довольно низкие баллы.
Реборн уже улёгся спать, Бьянки отправилась в душ, а мы всё не могли сдвинуться с мёртвой точки, в итоге я откапал какой-то старинный сборник и мы взяли первые попавшиеся стихи, лишь совсем чуть-чуть переиначив их. И, что самое интересное, это вполне прокатило, так что теперь мы были совершенно свободны до сентября.
Летние каникулы выдались насыщенными – тренировки с Реборном, занятия с Бьянки, когда она появлялась у нас, долгие прогулки и разговоры с Гокудерой, а утренние пробежки я приноровился делать вместе с Ямамото. Я купил себе хорошую гарнитуру, чтобы музыка в наушниках не мешала услышать телефонный звонок, закачал на телефон кучу музыки, в основном японской и англоязычной, и заказал себе по интернету ещё несколько книг. Ужасно хотелось куда-нибудь к морю, но даже заикаться об этом было бессмысленно.
К нам стала часто заходить Хару, она с радостью играла с Ламбо, рассказывала что-то смешное и показывала костюмы, приготовленные ей для различных мероприятий. Они все были немного нелепые, но очень качественно сделанные. Ещё она часто говорила, что мы понравились её отцу, что было тому виной – тетрадь Гокудеры с уравнениями университетского уровня, оставленная на столе, или сам факт того, что у дочери наконец-то появились друзья, неизвестно. К августу я даже привык к её кипучей энергии, чем-то она даже напоминала мне сестрицу, но всё же не могла заменить её мне.
Почти каждую ночь, закрывая глаза, я оказывался в Хранилище, изучал детство Тсуны, как будто специально срежисированное так, чтобы из него вырос ни в чём не уверенный неудачник. Пересматривал свои самые ранние воспоминания, давно сгладившиеся из моей памяти, поражаясь разнице – мы оба росли без отцов, но результат получился чуть ли не диаметрально противоположный. Я полностью изучил книгу из Архива, снова попытался добыть оттуда ещё что-нибудь, но опять наткнулся на барьер и услышал чей-то голос у себя в голове: «Ещё не время». Наверное, он был прав, даже то, что я уже знал, я пока не мог не то что применить на практике, но и осознать до конца.
Вдобавок, приключилось ещё одно занятное происшествие: Реборн опять повздорил с Ламбо и тот сбежал. Причём не просто, а ухитрился попасть к кому-то домой, провести там полдня и забыть у них очередную посылку с тестовыми образцами оружия, полученными им из Италии. Рыжий мальчишка пытался их вернуть, но сначала он наткнулся на загоравшую в саду Бьянки. Вид девушки в одном купальнике произвёл на него такое сильное впечатление, что когда Реборн поинтересовался, не собирается ли он их убить, тот застыл в ступоре.
Зато активизировался Ламбо – увидев Реборна, он начал кричать что-то не адекватное, и запустил в моего репетитора своей излюбленной розовой гранатой. Вообще, шикарная маскировка – никому и в голову не придёт, что настоящее оружие может быть такого цвета. Реборн же превратил Леона в бейсбольную биту, отбил гранату, и она весело полыхнула в небе. Бедный парень прямо окосел от такого приёма, и поспешил удалиться.
Я попытался было утихомирить этих драчунов, но мои заявления о том, что они все ведут себя подозрительно, кажется, ни на кого не действовали, в довершении всего расстроенный Ламбо пальнул в себя из базуки. Недавно Реборн осчастливил меня известием, что весь свой арсенал и Ламбо, и Гокудера прячут в особой одежде, карманы которой внутри гораздо больше, чем снаружи, вдобавок, то, что в них находится, не распознавалось ни металлодетектором, ни при обыске. Такая одежда была дорога, но просто жизненно необходима людям такой профессии.
Когда же развеялись клубы дыма, изумлённому очкарику предстал взрослый Ламбо в юката и хаори, которого, судя по его виду, выдернуло прямо с горячих источников. Несмотря на то, что я уже говорил Бьянки, что взрослый Ламбо это не Ромео, все мои заверения в очередной раз оказались бесполезны. Более того, вид почти голой девушки с пистолетом-автоматом почему-то не всем кажется адекватным. Тем более, как заметил Реборн, стреляет она плохо и куда попадёт – никому не известно. Они вдоволь набегались по району, подарив моим соседям и случайным прохожим, почти пять минут незабываемого зрелища, и, заметьте, совершенно бесплатно.
Но больше всего, как я думаю, парня шокировал мой собственный труп – репетитор решил выстрелить в меня, чтобы я навёл порядок. Пришлось ловить Бьянки и любоваться на обморочного парня, поскольку моё «воскресение из мёртвых» его окончательно доконало. Надеюсь, ему не будут сниться кошмары?
И всё же тот факт, что ящик с боеприпасами остался у него, меня несколько нервировал. Было в этом парне что-то знакомое, но я никак не мог вспомнить, что именно, только к концу каникул я сообразил, что это и был Ирее Шоичи, но так и не решил, стоит ли вмешиваться в происходящее, или пусть идёт как есть. Ведь в своём желании изменить будущее этот парень создаст всем, и себе в том числе, весьма занятный геморрой.
Реборн запрыгнул на письменный стол, покосился на заснувшего сидя ученика, насмешливо хмыкнул и вытащил из-под его щеки книгу. Тсуна не любил конспекты, не делал записей, но всё же оставлял улики – он читал книги с карандашом в руках, подчёркивал отдельные слова, фразы, предложения, а порой и целые абзацы, делал пометки на полях.
«Главарь мафии считает себя законодателем, пекущимся о благе своего народа, и гордится тем, что избирает достойнейших молодых людей и продвигает их по иерархической лестнице с усердием наставника послушников в каком-нибудь религиозном ордене. В своих собственных глазах он – честный человек, никогда не обкрадывающий общество, однако он не находит ничего зазорного в том, чтобы использовать имеющуюся у него власть над людьми в целях личного обогащения.
....
У него всегда в запасе оправдания для любого своего поступка.
...
...
И мафиозная честь ставит себя выше обычных человеческих уз верности»
Реборн с интересом посмотрел на обложку: «Достопочтенное общество. Очерки о сицилийской мафии»[7], посмотрел на другие разбросанные по столу книги и уселся на край стола. Тсуна был странным, и его выбор литературы только подтверждал его предыдущие выводы. Когда Девятый попросил его заняться наследником, первое, что потребовал Реборн, это досье на будущего ученика, прочитал, ужаснулся, и чуть было не отказался от предложенной работы, только личная просьба дона Тимотео заставила его согласиться.
На первый взгляд, Савада был обычным ребёнком, возможно, слишком зажатым, слишком привыкшим к постоянным неудачам, но обычным. Он боялся смерти, стеснялся признаться в любви однокласснице, был довольно ленив и неуклюж. Но иногда он смотрел на своего репетитора так, будто видел не его обезображенное проклятием тело, а того, прежнего Реборна, лучшего киллера. Он не задумываясь отличал любую еду, приготовленную Бьянки, даже если испечённые ей пирожки лежали вперемешку с выпечкой Наны. Никогда прежде Реборн не видел знаменитую гипер-интуицию боссов Вонголы так близко и так буднично.
Он не только чувствовал свою ответственность за Гокудеру и Ямамото, но и вёл себя соответственно. Он громогласно заявлял, что не хочет быть боссом мафиозной семьи, но всего через несколько дней после появления репетитора начал тренироваться. Он стал уделять внимание учёбе, и его оценки тут же улучшились, в два, в три, в четыре раза! Конечно, он не стал отличником в мгновение ока, но это уже не казалось нереальным.
Савада Тсунаёши был непредсказуем, никто, кроме него, не мог бы сказать, что именно творится у него в голове. Зачем он продолжает притворяться? Изменился ли он сейчас, приняв уготованную ему судьбу, или же всегда был таким? Реборну это всё было почти не интересно, для него никогда не были важны слова, только поступки. А поступки его ученика говорят лишь о том, что он станет хорошим боссом. Возможно – одним из лучших в истории клана.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Ятáй (яп. 屋台 (букв. «дом на тележке» или «торговля на тележке») – небольшая портативная или полустационарная торговая точка (ларек) в Японии, как правило, продовольственная, хотя тот же термин в самой Японии применяется для портативных стендов для продажи сувенирной продукции и ритуальных колесниц с мини-часовнями на массовых праздниках, а также мобильных пищевых торговых точек в других странах, вплоть до квасных бочек в странах экс-СССР и Восточной Европы.
Оден (яп. おでん, 御田 – японское «зимнее» блюдо, состоящее, как правило, из нескольких компонентов, таких как варёные яйца, дайкон, конъяку, морские водоросли, рыбные котлеты, тушённое в бульоне даси и заправленное соей. В Японии одэн часто можно купить на уличных телегах ятай, торгующих едой.
[2] Нагина́та (なぎなた, 長刀 или 薙刀, дословный перевод — «длинный меч») — японское холодное оружие с длинной рукоятью овального сечения (именно рукоятью, а не древком, как может показаться на первый взгляд) и изогнутым односторонним клинком.
[3] Все стихи, кроме оговорённых отдельно, взяты из Гендзи-моногатари
[4] «Весной ветка сакуры,
Осенью – клёккуры.
Одни и те же чувства
В душе моей
Встрепенулись»
Нечто, коллективного сочинения (были и другие варианты), что самое занятное – все «авторы» были совершенно трезвы. Речь шла о ветке клёна, потрясающе смотревшейся на фоне заказного неба. Дело было после окончания семинара по боевым искусствам, сочинили, пока ждали товарищей из дружественного додзё. Основополагающая идея принадлежит нашему сенсею.
[5] Корявые потуги автора.
[6] Паук, плетущий в углу паутину, — знак близкой встречи с возлюбленным.
[7] Реально существующая книга, автор Норман Льюис. Выше – дословная цитата из неё.
Глава 5, Глава 6, Глава 7, Глава 8, Глава 9, Глава 10, Глава 11, Глава 12, Глава 13, Глава 14, Глава 15, Глава 16, Глава 17, Глава 18, Глава 19, Глава 20