Глава 21. Кто к нам с чем, тот оттого и того...
Ситуация была скверной, с какой стороны на неё ни посмотри: Рокудо Мукуро и его Путь Голодных Духов создавали мне большие проблемы. Возможность пользоваться чужими способностям, а не просто вселяться в чужие тела делали его вдвойне опасней, и я вынужден был лавировать среди взрывов, отравленных игл и не менее отравленных пироженок. Один раз Мукуро даже попытался снова пустить в ход иллюзии, но, поскольку его чудесные и замечательные столбы пламени были полностью проигнорированы, решил не тратить силы зря.
Весело было не только мне – Реборн и сам прыгал и скакал, стараясь избежать ударов трезубца, один раз ему даже пришлось расстаться со своей любимой шляпой, правда, он практически сразу же вернул её назад, но сам факт уже говорил о многом.
— Тебе стоит поторопиться и что-нибудь сделать, — сказал Реборн. — я не приду тебе на помощь.
— Очень смешно, ну прям обхохочешься, — буркнул я себе под нос, стараясь не слишком-то отвлекаться на беседу – попытки оставаться целым и невредимым посреди этой свистопляски отнимали чертовски много сил и внимания.
— Ну, ты же мой ученик, уверен, ты сможешь превзойти самого себя, — сказал Реборн, после того, как ему пришлось пожертвовать пиджаком в пользу целостности кожных покровов.
— Мне кажется, ты стал нелогичным, — сказал Мукуро, растягивая губы Бьянки в неприятной усмешке. — Это от того, что вы попали в безвыходную ситуацию?
Очередное пирожное растворяло пол в том самом месте, где только что стоял мой репетитор, но его самого там уже не было.
— Ты зря считаешь, что в моих словах есть ещё какой-то смысл, — сказал он. — Твой, как вы говорите, семпай Дино тоже был в похожей ситуации. И он смог превзойти себя, из «новичка Дино» стал «Дробящим Мустангом Дино».
Это могло бы иметь смысл, и это объясняло очень многое из того, что произошло сегодня: «сделать кости» для меня не просто задание и не просто формальность, всё это было практически языческим ритуалом, родом из самых древних времён. Выйти за пределы собственных возможностей, презрев не столько морально-этические нормы, сколько физические возможности собственного тела, снять шоры с разума, подняться на следующую ступень. В той книге, что я вытащил из Архива, говорилось о подобном столь запутано и архаично, что я понял смысл только сейчас. «Превзойти самого себя» не было просто красивой фразой, это была инструкция к действию. Если гусеница свила кокон, то она вылупится бабочкой, или погибнет, но больше гусеницей ей не бывать.
— Хватит пустых разговоров, — сказал Мукуро, будто поняв, что сказанные слова могут оказаться для него опасны.
В правом глазу Чикусы, мчащегося ко мне с трезубцем наперевес, зажглось Пламя, я приготовился отразить атаку, но он просто упал, не дойдя до меня всего пару шагов. Трезубец поднял Гокудера и раздражённо фыркнул.
— Даже если я полностью контролирую тело, когда оно ломается, то становится бесполезным.
Я не был уверен, что кто-либо ещё вызывал у меня подобное негодование, да я даже не мог нормально рассуждать, от того гнева, что затопил меня.
— Разве это тело не принадлежит твоему другу?
— Пока я управляю ими, все эти тела мои, могу сломать, могу убить, — сказал он. — И не тебе говорить о нравственности – я не смог использовать Кена, потому, что тот мёртв. Ещё вы убили Птичника и Близнецов – не тянет покаяться?
— Не думал, что ты религиозен, — скривился я. — Смерть – это нормально, когда-нибудь мы все умрём. Глупо и бессмысленно вступать в бой, не предполагая такой исход. Вы первые на нас напали и получили равноценный отпор. Я не удивился бы такому отношению к врагу, но не могу принять подобного отношения к союзнику.
— Ты интересный мальчик, — хихикнул Мукуро. — Но разве у тебя есть время волноваться о других? Ты сам скоро умрёшь.
Я покосился на Реборна, напряжённого, сжавшегося, как пружина, и то, как он старательно отводит взгляд от Бьянки. Он не мог мне сейчас помочь, потому что бабочка должна вылупиться сама, или не вылупиться совсем. Пламя билось прямо под кожей, голова, казалось, готова была взорваться, я чувствовал себя как после недельного запоя – руки и ноги дрожали, во рту сухо и шершавый язык царапается о собственные зубы.
— Ты даже не представляешь, Мукуро, — прохрипел я, под конец срываясь на крик. — С каким удовольствием я тебя придушу!
Пламя будто бы прорвалось наружу, не так, как при выстреле особыми Пулями, а как будто волна прошлась по всему помещению, не то электромагнитная, не то какая-то звуковая. Но дойдя до окуклившегося Леона, будто втянулась в него, наполнила изнутри и он начал стремительно увеличиваться в размерах, воспарив под потолком. Леон сиял, как маленькая звезда, почему-то зелёного цвета. В голове у меня было совершенно пусто, я стоял и пялился на болезненно-яркое свечение и зачем-то вспоминал спектральные классы звезд. О, В, А… что там дальше? Кажется F? Но зелёных там точно не было[1].
— Что ты натворил, Вонгола?! — заорал Мукуро, прикрывая глаза, в какой-то совершенно непонятной мне панике. Я действительно не мог понять, почему он так переживает. Ведь всё идёт… правильно.
— У него наконец-то появились крылья, — довольно сказал Реборн. — Всё как в тот раз, с Дино.
— Так это твоих рук дело, аркобалено? — буквально потребовал ответа наш противник, на что Реборн ответил с явной издёвкой:
— Нет, что ты, это просто изменяющий форму хамелеон Леон. Он становится коконом, когда моим ученикам предстоит пройти испытание.
— Вы такие странные, — заметил Мукуро голосом Бьянки.
Кажется, они говорили что-то ещё, но я был слишком занят – я смотрел на Леона, впитывал его зелёный свет, своё собственное, странно преобразованное Пламя.
— Мне это надоело! — внезапно заявил Мукуро и подпрыгнул высоко вверх, разрезав кокон надвое. Свечение исчезло, но Реборн и не думал волноваться, а значит всё шло по плану.
— Любопытно, — сказал он. — И как же будет выглядеть твоё оружие?
С потолка прямо мне в руки упали перчатки, и я не смог сдержать облегчённого вздоха – никаких вязаных варежек, слава всем местным Богам! Чёрные кожаные перчатки, похожие на автомобильные, выглядели гораздо адекватнее, чем я смел надеяться. Я тут же натянул их на руки, застегнул ремешки на запястье и пару раз сжал-разжал кулаки. Сидели они идеально, и, надеюсь, не станут мне малы через пару лет. В конце концов, их «родил» хамелеон, может, они тоже будут меняться?
— Перчатки? — удивился Мукуро. — Всё это светопреставление затевалось ради пары перчаток? Да вы точно ненормальные! Хотя, это уже не важно – время закончить шоу!
Я наконец-то мог дышать полной грудью, как будто меня годами держали в клетке, а сейчас я прогрыз прутья, вырвался на свободу. Всё, что здесь происходило прежде – лишь жалкие попытки изобразить настоящий бой. Я чувствовал невесомость, будто иду по стеклянному мосту над бездной – остановишься и упадёшь, поэтому нужно идти без остановки по тщательно выверенному маршруту. Вся наша жизнь и есть такая прогулка, один единственный миг от рождения и до смерти. Мне повезло получить вторую попытку, метафизическая работа над ошибками в масштабе собственной личности. Весь смысл не в том, чтобы не умирать, а в том, чтобы перед смертью искренне считать, что всё сделал.
Я поймал пальцами один из зубьев едва не вонзившегося в меня оружия и сказал:
— Шоу и впрямь затянулось.
Пламя прорвалось наружу, преобразуя кожу перчаток на пальцах в металл, появился широкий круг, пересечённый латинской десяткой, на внешней стороне ладони, а ремешок на запястье стал металлическим браслетом. Пламя вырвалось из центра лба, не грозя больше поджарить меня самого, и я действительно понял то, над чем бился в течение всего пребывания здесь. «Ты должен сжечь кого-то в своём Пламени, иначе, оно сожжёт тебя самого», «Наша сила, это Воля. Предсмертная Воля, потому что каждое желание, исполняемое при помощи этой силы, может оказаться последним». Я почти физически чувствовал, как Пламя заполняет собой радужку, меняя цвет глаз, как оно перестраивает под себя моё собственное тело, доведённое до предела своих возможностей, шагнувшее за предел.
Трезубец в моей руке треснул, остриё осыпалось осколками, и я увидел в глазах Мукуро подступающую панику.
— Эта аура над твоим лбом, — с подозрением сказал Мукуро, отскочивший от меня. — Эффект твоего оружия? Но ты использовал довольно много сил в битве с Ланчией… На долго тебя всё равно не хватит.
— А долго тебе и не надо, — сказал я.
Всё, что мне было необходимо – максимально аккуратно вывести из строя Бьянки и Гокудеру, как я уже сделал с Хибари. Чикуса, который был в состоянии разве что языком трепать, меня не особо беспокоил, да и не стремился я с ним церемониться. И тогда Мукуро вернётся в своё собственное тело, чем проще план – тем лучше. Сомнения не были мне ведомы в тот момент, я просто перебрал все возможные варианты и выбрал оптимальный, как компьютерная программа, подбирающая пароль. Гипер-интуиция достигла своего пика, я наперёд видел движения противников, видел все полученные ими травмы. Понимал, куда можно бить, а куда нельзя. С Какимото я разобрался первым, выведя его из строя всего парой ударов, дальше надо было действовать гораздо аккуратней.
— Даже если ты и можешь драться, это же тела твоих друзей, — издевательски сказал Мукуро. — Сможешь ли ты ударить их?
Хаято и Бьянки напали на меня одновременно, но это не имело смысла – так они не могли использовать свои способности, только рукопашную, а в этом деле они, хоть и были хороши, но далеко не лучшие. И увернуться, заблокировать их удары, а потом успокоить их, парализовать ударами по особым точкам, для меня не было проблемой, не в том состоянии, в котором я пребывал. Подхватив их обоих на руки, я прошептал: «Простите, что так долго».
Я уложил их на пол и попросил Реборна позаботиться о них, а сам оглядел помещение в поисках Рокудо Мукуро.
— Покажись, ты ведь всё ещё жив, — сказал я. Азарта или ярости, раздиравших меня на части несколько минут назад как будто и не бывало. Спокойная уверенность и отрешённое чувство долга, вот что я чувствовал. Непривычно, но чрезвычайно удобно, хотелось бы и дальше сохранять в бою холодную голову.
Мукуро, с залитым кровью лицом, выглядел вполне живым, особенно для человека, пустившего себе пулю в висок, но это не было чем-то неожиданным.
— Ты действительно думаешь, что видел всё, на что я способен? — спросил он, покачивая в руках свой боевой шест. — Ты слишком самонадеян. Из шести боевых способностей, которыми я обладаю, одну я ещё не использовал.
— Путь Человека, — кивнул я, глядя на вращающееся за его спиной иллюзорное колесо сансары. — Мир, в котором мы живём.
— Самый уродливый и опасный из всех шести миров, — заявил он с каким-то даже удовольствием. — Я не циник, просто я ненавижу этот мир, ненавижу и эту способность. Если бы у меня была такая возможность, я бы её не использовал.
Сказанное было мне откровенно непонятно, хотя я и не отрицал право каждого индивидуума заблуждаться в своё удовольствие. Истина – она у каждого всё равно своя, но не процитировать столь удачно вспомнившийся отрывок не мог:
— «О том, хорош человек или плох, можно судить по испытаниям, которые выпадают на его долю. Удача и неудача определяются нашей судьбой. Хорошие и плохие действия – это Путь Человека. Воздаяние за добро или зло – это всего лишь поучения проповедников»[2].
— Ты действительно так считаешь? — спросил он, а потом выковырял свой правый глаз и вставил его обратно. Лицо Мукуро с одной стороны заливала кровь, густая и тёмная, слева же кожа была покрыта каким-то узором, будто вены проступили под самой кожей. Всё его тело было покрыто тонким слоем чего-то напоминающего Пламя Предсмертной Воли, только более тёмным. — А ты бы не посчитал такую способность уродливой? Здравый смысл не совершит ничего подобного. Нужно быть безумным и одержимым.
— Остерегайся его тёмной ауры, — сказал Реборн.
— О, так ты это видишь? — спросил Мукуро, разгоняясь для удара. — Когда боец испускает ауру своего боевого духа, это показатель его силы!
Последние слова он уже выдохнул мне прямо в лицо, и пришлось изрядно постараться, чтобы устоять на ногах – удар был действительно силён, и мне едва удалось блокировать его шест. Отступил на пару шагов и поднял перчатки ко лбу, окуная их в Пламя, позволяя ему равномерно течь по всему телу и выходить наружу не только через лоб. Облегчение было такое, будто я наконец-то выпутался из смирительной рубашки.
— Разве ты не видишь, что наши силы несоизмеримы? — продолжал усмехаться Мукуро. — Пусть ты и немного увеличил свою ауру… Всего лишь кот, который хочет казаться больше, распушая свой мех.
Я глубоко вздохнул и посмотрел на него, просчитывая варианты действия.
— Я чертовски разочарован, — сказал я. — Это не аура, это Пламя Предсмертной Воли, очень жаль, что ты не видишь разницы.
Когда он снова налетел на меня со своим металлическим бо, я просто согнул его, частично расплавив. Он отшатнулся от пламени на моей руке, когда я его ударил, и в глазах его было неподдельное удивление. В воздухе неприятно запахло жжёным, кажется, я подпалил ему волосы или брови.
— В отличие от ауры, Пламя Предсмертной Воли – высококонцентрированная энергия, обладающая собственной разрушительной силой, — пояснил Реборн, с явным удовольствием. Ну да, как же – такой повод прочитать очередную лекцию!
— Не только это, — сказал я, а потом воспользовался Пламенем для увеличения скорости перемещения. Вот только что был здесь, а теперь прямо за спиной. Тот едва успел отреагировать, закрывшись изрядно покорёженной палкой, но его всё равно отнесло на несколько шагов. А потом он начал смеяться, искренне, счастливо и совершенно безумно.
— Замечательная ошибка, — сказал он, поднимаясь. — Если я смогу получить твоё тело, мне не нужно будет искать средства, чтобы вызвать конфликт в мафии. Ведь я смогу быть непосредственно в Семье.
— Так твоя цель – поссорить мафию? — поинтересовался Реборн.
— О, нет, я не настолько мелочен! — снова рассмеялся Мукуро. — Я собираюсь контролировать важных лиц по всему миру. Тогда я смогу превратить его в чистое и красивое море крови. Но сначала должна быть мафия, уничтожение мафии.
— Почему ты так зациклен на мафии? — продолжал спрашивать Реборн, пользуясь образовавшейся передышкой.
— Не собираюсь объяснять, — усмехнулся Мукуро. — Но ты, твоя сила… ты будешь моей конечной формой, когда я захвачу твоё тело.
Он бросился вперёд, пытаясь сбить меня с толку иллюзиями и пряча в них материальные предметы. Я не сразу сообразил, насколько опасно это может быть, пока один из спрятанных так камней не попал мне прямо по лицу, но я не собирался отступать или жалеть его, и верить ему тоже был не намерен. Мы наносили удары один за другим, Пламя трещало, оставляя ожоги на его теле, подпалины на одежде. Его посох давно превратился в покорёженный кусок металлолома и теперь просто валялся где-то на полу. Мне удалось ещё раз обойти его сзади, но в этот раз ему не чем было защититься.
Он лежал, бормотал что-то о «человеке, победившем его», но это была ложь, я видел, что у него всё ещё есть силы продолжать, и не спешил подходить слишком близко, продолжая наблюдать за ним с расстояния.
— Убей меня! — сказал он хрипло. — Я предпочёл бы смерть плену мафии.
В этих словах одновременно была и ложь и истина, будто он действительно считал смерть более приемлемым решением, чем плен, но он совершенно точно не собирался умирать прямо сейчас. Значит, он что-то задумал, и мне хотелось бы знать, что именно.
— Думаешь, всё будет так просто? — спросил я, подходя к нему. — Если тебя до сих пор не убили, когда ты так опасен, значит, тебя ещё можно использовать. Тебя ведь не просто так держали в Вендикаре…
Мукуро бросился на меня прямо из положения лёжа, ухватил за запястья чуть выше перчаток, повалил на пол, прижался сверху, нехорошо ухмыляясь прямо в лицо.
— Твои странные способности зависят от пламени на твоих руках? — рассмеялся он. — Но пока я контролирую твои руки, мне нечего бояться! Как ты думаешь, почему я посылал к тебе так много убийц? Для того, чтобы захватить тебя только после того, как ты покажешь мне все свои способности!
— Думаешь, что держать мои руки – достаточно? — почти искренне удивился я, а потом двинул ему одновременно коленом в пах и лбом по носу, вывернул из захвата одну руку, даже удивившись, что это было так легко, перекатился сверху сам и ударил его в бок. Под тяжёлой боевой перчаткой треснули рёбра, Мукуро глубоко вдохнул, широко распахнув рот, хватая воздух. В таком деле главное не сила, а точка удара и, даже не смотря на всю ту отстранённость, которую мне даровало Пламя, я чувствовал практически эйфорию. Мне не нужно было сдерживаться, наоборот – попытайся я вести себя благоразумно, я тут же проиграю.
— Сколько там у тебя ещё целых рёбер осталось? — спросил я. — Сам посчитаешь?
Это было ошибкой, давать волю подобным желаниям, но мне хотелось его наказать за всё, что он натворил, за всех тех, кто лежал в больнице просто от того, что они искали меня. За Сасагаву Рёхея и его выбитые зубы, за Ямамото, за Хибари, у которого было сломано всё, что только можно, за Бьянки, потерявшую уйму крови. Но особенно почему-то за Гокудеру, за то, что ему раненным пришлось идти сюда, за то, что ударил его руками сестры. За то, что мне самому пришлось ударить Хаято. Под моими пальцами затрещало второе ребро, но я всё же слишком отвлёкся на слова, и Мукуро удалось отшвырнуть меня от себя. Для своего возраста я был уже в довольно неплохой форме, но всё ещё слишком мелкий и лёгкий – со мной в прошлой жизни такой номер бы не прокатил.
— Тебе пора отдохнуть, — с трудом скривил губы Мукуро. — Внимательно смотри, куда летишь.
Из щели в стене торчал чёртов трезубец, раниться о который мне нельзя ни в коем случае, так что оставался один единственный шанс, и я погнал Пламя в руки. Перчатки полыхнули так ярко, что осветили чуть ли не весь зал, особенно хорошо смотрелась перекошенная от боли и страха рожа Мукуро. Я не только не врезался в стену, я оттолкнулся пламенем от воздуха, как реактивный самолёт, и рванул вперёд, накрывая пылающей ладонью лицо Мукуро. Он кричал до тех пор, пока я не впечатал его голову в пол, и только после этого потерял сознание, в этот раз точно наверняка, да и трезубец рассыпался прахом.
Горячка боя отступала, но Пламя всё ещё было со мной, хотя и в гораздо меньшей мере. Я понимал, что если потушу его сейчас, то просто рухну без сознания от слабости, так что ничего не предпринимал по этому поводу. Реборн захлопнул крышку мобильного телефона и сказал:
— Медики уже здесь и даже смогли помочь Ланчии, так что здесь будут уже через несколько минут.
— Отлично, — вздохнул я. — А что с Мукуро? Он там ещё жив?
На самом деле, я его не особо жалел, это была скорее практичность – без него у нас не было бы иллюзиониста, а он слишком хорош, чтобы разбрасываться подобным вариантом. Не то что бы я уже знал, как перетянуть его на свою сторону, но у меня было ещё немного времени для этого…
— Отойди от него, — прохрипел Какимото, пытаясь подползти ближе. — Не трогай Мукуро, ты, чёртов мафиози!
Подобные слова удивили меня.
— Ты всё ещё так относишься к нему? Он управлял твоим телом, и был не слишком-то аккуратен в этом.
— Не говори о том, чего не знаешь, — прошипел он. — Это ничто по сравнению с тем, что с нами делала наша собственная Семья!
Последнее слово он буквально выплюнул, будто это было грязное ругательство. Он сказал не famiglia, а borgata, подчёркивая, какую именно Семью имеет в виду, спасибо Реборну и его Особым Пулям, итальянский я действительно хорошо знал, чтобы понимать разницу.
— Я так и думал, — сказал Реборн, надвигая шляпу поглубже на глаза, пряча взгляд. — Вы были членами Семьи Эстранео, создавшей запрещённую пулю Контроля.
— Запрещённую? Ха! Вы запретили её только ради собственного удобства! Из-за этого старшие члены семьи продолжили свои эксперименты, желая вернуть утраченное положение… И ставили эти эксперименты на нас! Мы умирали один за другим, и каждый день был адом! Не важно, чего мы хотели, у нас не было шансов выжить. И только Мукуро в одиночку разрушил эту убогую жизнь. Поэтому мы пошли с ним, и мы останемся до конца!
Эксперименты объясняли всё то, что они тут творили, безумные мутации Кена, чудеса с координацией в исполнении самого Какимото. Возможно, тот факт, что Мукуро помнит прошлые перерождения, тоже на их совести, а может, и нет, сложно сказать, но я не мог упрекать его в желании уничтожить мафию. Не соглашаться с ним, да, но не упрекать.
Когда распахнулась дверь, я надеялся увидеть медиков, но вместо них появились люди в строгих костюмах и скрывающие свои лица. Вендиче, стражи ужасной тюрьмы не были инфернальными порождениями воспалённого мозга, они были просто людьми, выполняющими свою работу. И самое мерзкое, что я прекрасно их понимал, и то, зачем им Мукуро, и то, почему они не ловили его сами.
Я прошёл через обряд посвящения, выжил и получил причитающуюся мне силу. Я просто слишком устал, и морально, и физически. Сел на пол, скрестив ноги, погасил Пламя, и безучастно смотрел на то, как Вендиче сковывают наручниками вяло трепыхающегося Какимото и всё ещё бессознательного Мукуро, как появившиеся медики уточняют группу крови Бьянки и перекладывают на каталки Хаято и Хибари. Когда один из врачей спросил, нужна ли мне помощь, я попытался встать, но ноги меня не послушались. Я, сам себе злобный пакостник, попытался встать снова, но где-то на середине движения понял, что теряю сознание.
***
Я снова был в Хранилище, но в этот раз всё было как будто по-другому – я отчего-то знал, что на этот раз мне удастся подойти к Архиву. Первая коробка засветилась, когда я открыл её, и всё вокруг исчезло в ослепительной вспышке, я провалился внутрь, в панике цепляясь за воздух. Не знаю, сколько я падал на самом деле, мне показалось, что чертовски долго, но когда всё закончилось, оказалось, что я стою на открытой веранде, откуда открывается шикарный вид на виноградники. Ещё там был небольшой плетёный столик, накрытый к чаю, два кресла и мужчина, сидящий в одном из них. На меня смотрели ясные, как чистое небо, глаза Примо, такие же безмятежные и глубокие. Я отчётливо почувствовал свою чуждость этому месту – как обычно, я выглядел как в день своей смерти: потёртые джинсы, толстовка, джинсовая куртка, сумка и чертежи в тубусе, а тут, понимаешь ли, Джотто Вонгола, в дорогом костюме, идеально отглаженной рубашке и при шёлковом галстуке, сидит в кресле и попивает чаёк.
— Садитесь, молодой человек, — сказал он, наливая ещё одну чашку чая. Я рухнул в свободное кресло, зачем-то прижимая к себе тубус, как будто это последняя соломинка, связывающая меня с реальностью. — Не объясните ли, как вы оказались на месте Тсунаёши?
— Ну, я умер, — честно ответил я.
— Я тоже, подумаешь, проблема, — пожал плечами Примо. Он сказал это настолько спокойно и безразлично, как будто в этом не было ничего странного. — И что это у вас там такое?
— Узел промежуточного вала редуктора, — на автомате ответил я, сильнее стискивая тубус, будто собирался им отбиваться в случае чего.
— Вал чего? — Джотто уставился на меня с таким удивлением, будто узрел что-то особенно непонятное.
— Ну, это деталь, то есть чертёж детали, — промямлил я, ни черта не понимая в происходящем. — Часть двигателя самолёта...
Вообще, это больше всего напоминало разговор слепого с глухонемым, никто ничего не понимает, и не факт, что когда-нибудь сможет понять.
— Ладно, неважно, — Примо тоже понял бесплодность подобного диалога, и решил перейти к делу. — Как вас хоть зовут, молодой человек?
— Иван Молчанский, — ответил я. — Можно просто Ваня.
— А я Джотто Вонгола, — ответил он с лёгкой улыбкой. — Можно Примо.
— Очень приятно, — несколько шокировано ответил я.
— Давайте решать, что мы с вами будем делать в сложившейся ситуации, уж больно она нестандартная, — предложил он, протягивая мне чашку.
— А нельзя ли оставить всё как есть? — осторожно спросил я, пристраивая сумки и тубус на полу, прежде, чем взять чай. — Мы с Тсунаёши договорились, поставленное им условие я соблюдаю, или вы хотите добавить ещё какое-то?
Джотто отпил глоток, глядя на потрясающий вид, открывающийся с холма, на котором находилась веранда, и вздохнул.
— К сожалению, нельзя. Не то что бы это была лично моя прихоть, просто таковы некоторые законы этого мира. И я даже не говорю о том, что вы занимаете место моего наследника – испытание вы успешно прошли, с чем я вас искренне поздравляю. Но, к сожалению, память, которой может обладать человек, ограничена количеством прожитых им лет. А вы сейчас помните не только двадцать лет собственной жизни, но и двенадцать лет жизни Тсунаёши, и это не считая тех полутора лет, которые вы прожили вместо него. С этим нужно что-то делать.
— То есть, как, «что-то делать», — опешил я, не понимая, чего именно от меня хочет Джотто.
— Вам, молодой человек, придётся что-нибудь забыть, — тяжко вздохнул мужчина, глядя мне в глаза. — Понимаю, это довольно неприятно, но, по крайней мере, вы сами можете решить, что именно. Есть только два условия – во-первых, общий объём должен соответствовать вашей продолжительности жизни. И радуйтесь, что именно вашей, а не Тсунаёши! И, во-вторых, я оставляю себе право лишить вас возможности занимать тело моего потомка, если ваше присутствие в этом мире будет мешать созданному мной клану. Поверьте, мне довольно неприятно это говорить, но на данный момент, вы являетесь основным претендентом на место десятого главы Вонголы, а я кровно заинтересован в том, чтобы Семья продолжала существовать.
— Я глубоко извиняюсь, — не выдержал я. — Но если вы уже умерли, не всё ли вам равно?
— Представьте себе, нет, — чуть улыбнулся он. — Сила, сама по себе не прекрасна и не ужасна, таковым её делает применение, и мне совершенно не хотелось бы, чтобы силой, которая когда-то была доверена мне, вершили несправедливость. А с каждым десятилетием мне всё больнее взирать на своих потомков. У меня были большие планы на Тсунаёши, он должен был стать тем, кто вернёт Семье прежние традиции.
— Он был слишком слаб, — вздохнул я, обхватывая ладонями тонкий фарфор. — Он сам хотел уйти, а я… Я слишком боялся смерти.
— Похвально, что вы осознаёте собственные недостатки, — благосклонно кивнул Джотто. — Что же касается Тсуны… он бы справился, не сразу, и чуть ли не переломив самого себя… Я, признаться, даже рад тому, что сложилось именно так, и он ушёл на следующее перерождение. Вы, Ваня, не так чисты и искренни, зато вы действительно понимаете, куда ввязались, что даёт вам определённый запас прочности. И вы чрезвычайно дорожите семьёй, даже той, которую вам фактически навязали. Я готов рискнуть.
Примо аккуратно пристроил чашку обратно на блюдце и обезоруживающе улыбнулся:
— Но есть ещё одна причина моего поведения. Дело в том, что благополучие клана – в некотором роде, залог моего комфортного посмертного существования. Я натворил много разного, много хорошего, но и плохого не меньше. Пока существует Вонгола, я могу оставаться здесь, но если Семья перестанет существовать, мне придётся отправиться в Ад, чего бы мне очень не хотелось, учитывая, какую цену мне пришлось заплатить за свои знания. Те самые, что я уже начал передавать вам, как своему наследнику.
— Веская причина, — вынужден был признать я. Чашка в моих руках дрожала, и мне пришлось поставить её обратно на столик. — Я выполню ваши условия.
— Рад, что вы поняли ситуацию, — улыбнулся мужчина. — Надеюсь, вы не будете держать на меня зла. В сущности, мы с вами в одной лодке, мы оба хотим жить, не смотря на то, что умерли. Я слишком много вложил в Вонголу, поэтому завязал своё существование на неё. Это, пусть и довольно грустный, но всё же способ изрядно продлить своё существование в вечности. Всё, что меня заботит, это мой клан. Ещё раз повторюсь, мне больно видеть, что с ним стало по прошествии каких-то полутора сотен лет, и я надеялся, что Тсунаёши сможет это исправить. Вы же, Ваня, несколько спутали мне карты, но пока двигаетесь в том же направлении. Вот и двигайтесь дальше, это выгодно нам обоим.
***
Реборн направился в палату, как только приборы показали, что его ученик пришёл в себя, но, судя по тому, что он увидел, обморок просто перешёл в глубокий сон. Киллер уже собирался выйти, как Савада задёргался, с шумом глотая воздух, будто никак не мог отдышаться.
— Я сделаю то, что вы хотите, Джотто, — раздался в тёмной палате его охрипший голос. — Но не потому, что это нужно вам, а потому, что я и сам сейчас хочу того же. Я сделаю то, что считаю нужным, но это не сделка, чтоб вас в аду любили западные демоны, нет! Мне не нравятся ваши условия, я ненавижу ваши условия! Но вы не врали, это единственный способ... Наверное, так даже будет лучше, для всех. Да, так будет лучше...
Реборн аккуратно прикрыл за собой дверь, стараясь остаться незамеченным. У его ученика и без того слишком много странностей, но эти его слова... Хотелось бы ему знать, о чём он говорил с Примо, и как это вообще стало возможным. Всё-таки, Вонгола, одна из самых странных Семей, и кто знает, сколько тайн они скрывают на самом деле.
------------------------
[1]Спектральные классы — классификация звёзд по спектру излучения, в первую очередь, по температуре фотосферы. Ваня старательно вспоминает Гарвардскую спектральную классификацию, О – самый яркий.
[2] Фрагмент книги «Будосесинсю», автор Юдзан Дайдодзи.
00.2
Псалом 7
Господи, Боже мой! если я что сделал, если есть неправда в руках моих, если я платил злом тому, кто был со мною в мире, — я, который спасал даже того, кто без причины стал моим врагом, — то пусть враг преследует душу мою и настигнет, пусть втопчет в землю жизнь мою, и славу мою повергнет в прах.
Из дневника Джотто Вонголы:
[Откровение Иоанна Богослова:
«… И тогда придут праведники по мановению Моему, и явятся ангелы и отделят их от грешников… »
Когда свершится предсказанное Иоанном, что с нами будет тогда? Ибо не были праведны мы, но притом, не считаю я и грешниками всю Семью мою, ведь лишь на мне вся тяжесть свершённых грехов лежит, пока не передам их следующему. Я знаю, что во многом был не прав, но не мог пройти мимо тех, кто нуждался во мне. Гордыня смертный грех, и не может быть искуплён он, но разве не для того дана нам сила, чтобы её применять? Разве не сожжёт нас самих огонь наш, если не выпустим его на волю? Я знаю, что самовольно провозгласил себя Небом, и присвоил себе право убивать убийц и пытать палачей, но не видел я другого выхода!
Я согласен душой своей заплатить за знания, но разве не ты сам сказал: «… но теперь, кто имеет мешок, тот возьмёт его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч? Разве не так я понял Тебя? Сила, что Ты сам даровал нам, на благие дела направлена будет, и потомкам завещана, и по древним обрядам полностью открываться будет, дабы не смог недостойный её овладеть. Лишь тот, кто самого себя превзойдёт, кто победит все страхи и сомнения в душе своей, кто не ради себя, но ради других и жизнью, и душой рискнуть сможет, обретёт право на Пламя истинное. Только того оно не сожжёт и не иссушит.]
Я закрыл дневник и зажмурился. Легко поверить, что есть некие Высшие Силы, когда ты был мёртв, но снова стал жив. Прав ли был Джотто? Прав ли буду я, последовав по проложенному им пути? Но если я здесь, значит, на то действительно есть причина. Воля Божья? Не мне судить.
Я покопался среди дисков на одной из «своих» полок, нашёл нужный и сунул в появившийся из ниоткуда бумбокс. Маленькое помещение наполнилось тяжеловесным репом, совсем не то, что мог бы слушать Примо, но вот текст он должен оценить:
Звон железа слышишь? Это вера моя прочная,
Результаты её силы видывал воочию
На пути начальном мало кто в идею верил,
Я же доказал обратное и показал на деле.
Хлыщи коней! Верую, не зря упёрлись туго,
Я буду верить свято, ты держи меня за руку
Верь и не бойся! Дорога над обрывом ляжет,
Вера как стена из стали, линия судьбы из пряжи
Вера в свои силы, вера в дружбу, в лучшее,
Моя душа когда-то в переулках тех была заблудшая
Дышал верой чистой, голодно, неистово,
Под бирюзовым небом хвоя пахла так душисто
За спиной моей тысячи ребят таких же,
Общей силой вынесем мы сор из этой хижины
Я верю, что придёт момент, и тучи сменят чистые небеса,
Где ярко и всегда лучисто.
Во что веришь ты? И что так ценишь кротко?
Есть ли то, что не оставишь, даже если нож у глотки
Тройка наша запыхалась, вижу новая заря,
Не отступай и веруй, а я буду верить в тебя.[1]
***
Я стоял около выхода из метро Чистые Пруды, на дворе стояла осень, а я снова был собой, как порой случалось в моих снах. Но раньше я бывал только в Хранилище, если не считать первого раза с городом на рассвете и детской площадкой, и последней встречи с Джотто, а тут вдруг в Москве, даже не по себе как-то. Меня посетила безумная догадка, и я рванул бегом по знакомому маршруту, прямо, до «Сбербанка», потом налево, направо в арку, налево, буквально налетев на выкрашенные зелёной краской ворота. Всё было такое настоящие, что перехватывало дыхание, когда я звонил в дверь, мои пальцы дрожали. «Если это всё настоящее, — лихорадочно думал я. — То как же там? Как ребята, они же были, или мне только показалось? И была ли авария? А если была, то почему я здесь, я ведь не помню, как сюда попал!»
Дверь щёлкнула, я резко дёрнул её на себя, буквально вваливаясь во двор, дверь с жутким грохотом захлопнулась за спиной, но я уже бежал к стойке регистратора, едва дождавшись, пока мне выдадут карточки, и понёсся в зал с пуфиками.
Настюха спала, свернувшись клубочком на одном из пуфов, ярко оранжевом, под цвет её вязаных гетр, длинная коса была закинута вокруг шеи, а вместо подушки у неё сумка с ноутбуком. Я замер на пороге, боясь, что она сейчас растает у меня на глазах, как когда-то Савада, но нет, она просто спала, во сне дёргая плечом, хмурясь...
Я сел рядом и не смог удержаться, чтобы не почесать сеструху за ушком, она потянулась во сне, как кошка и что-то пробормотала, потом открыла глаза и удивлённо посмотрела сначала на меня, а потом по сторонам.
— Странно, — чуть хриплым со сна голосом сказала она. — Мне казалось, что я просто задремала на лекции.
Всё сразу стало понятно – мы оба спим и видим сон, значит надо успеть всё сказать, пока никого из нас не разбудили.
— Настюх, пожалуйста, послушай... Ты действительно спишь, я тебе снюсь, но и я сплю, а ты снишься...
— Здорово, жаль, раньше так не получалось, — улыбнулась она, села, переложила сумку на колени.
— Может быть, теперь иногда будет получаться, — мне хотелось улыбнуться ей в ответ, но я не мог, и как всё сказать не знал. — Настюх, меня машина задавила.
— Где именно? Я сейчас приду, или ты уже в больнице? Ты знаешь, в какую тебя отвезли? — она вскочила, схватила сумку, намотала на шею шарф, готова бежать прямо сейчас.
— Помню, не помню, не важно, я уже умер, — говорить такое внезапно больно, как будто бы не было у меня всех этих месяцев новой жизни, чтобы смириться, хотя дело скорее в сестрице, которая как покошенная упала обратно в мешкоподобное кресло и посмотрела на меня шальными от страха глазами.
— Нет-нет-нет! Это просто кошмар, просто кошмар.... — бормотала она, но я схватил её за руку, не позволяя снова вскочить на ноги.
— Не просыпайся, пожалуйста, я ещё не всё сказал!
Она нервно хихикнула и спросила:
— А что, есть ещё новости?
— А то! — всё-таки улыбнулся я. Если уж ей не улыбаться, то вообще никому. — Здесь-то я, может быть, и умер, но в другом месте вполне себе живой. Не могу сказать, что всё легко и просто, но…
— Так вот, что ты имел в виду, когда сказал, что «иногда будет получаться»…. — пробормотала Настюха. Она отложила в сторону сумку и обхватила меня за плечи. — Знаешь, это звучит как совершеннейшая чушь, а я, почему-то, верю…
Мы сидели в обнимку, я пристроил голову ей на колени, и говорил, про то, что теперь живу в Японии, и на Танабату пожелал, чтобы семья была счастлива, что теперь у меня есть отец, но за полтора года я его ни разу не видел, потому что он в командировке. Что моя новая мама шикарно готовит, но совершенно не умеет воспитывать детей. Что у меня есть замечательные друзья, и… и мне её безумно не хватает. Что всё это шикарно и замечательно, и я живой, и всё такое, но в этом мире нет, ни Настюхи, ни нашей маман, и это кошмарно. Я говорил, о том, как скучаю, как мне кошмары снятся, а она гладила меня по волосам, пытаясь улыбаться сквозь слёзы.
***
Настя проснулась резко, как от толчка. Лекция уже подходила к концу, в плеере играла музыка, высокий женский голос просил кого-то: «Расскажи мне о своей катастрофе», стоило ей это осознать, как тут же вспомнился сон, страшный в своей реалистичности. Она выбежала из аудитории, не обращая внимания на протесты препода, на ходу наматывая шарф, цепляясь его концами за все дверные ручки и перила лестниц, и буквально вывалилась из корпуса, на ходу набирая брату. Может быть, это всё сон, может быть, она ещё успеет…
Ни Настя, ни Ваня так никогда и не узнают, что если бы им не приснился это сон, он не остановился бы посреди улицы, чтобы ответить на последний в своей жизни телефонный звонок…
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Фрагменты текста песни «Верую» Миши Маваши.
Часть 2. 00.3, Глава 1